Блог

В книге Франсуазы Жило «Моя жизнь с Пикассо» есть глава, где она вспоминает их первые встречи. Пикассо увлечен девушкой, и с удовольствием показывает ей свою мастерскую и свои работы. В один из дней он знакомит ее со своими офортами из Сюиты Воллара. Ниже мы приводим этот отрывок из книги в сопровождении графики, о которой у них идет речь.

«— Знаешь, — сказал он, — мы все-таки поговорим о гравировании. Это серия, сотни гравюр, которые я сделал для Воллара в тридцатых годах.
Наверху стопы находились три гравированных головных портрета, два из них с акватинтой, торговца картинами Амбруаза Воллара.

. .

Пикассо рассмеялся.
— Его писали, рисовали, гравировали чаще, чем любую красавицу — Сезанн, Ренуар, Боннар, Форен, чуть ли не все художники. Делали это, полагаю, из чувства соперничества, каждый старался изобразить его привлекательнее, чем другие. Этот мужчина обладал женским тщеславием. Ренуар изобразил его тореадором, использовал, в сущности, мою манеру. Однако мой кубистский портрет Воллара является лучшим из всех.

…

Перевернув несколько листов, Пикассо открыл эстамп (L077), с видом сидящей белокурой обнаженной в украшенной цветами шляпке. Напротив нее стояла чуть прикрытая обнаженная с темными глазами и волосами. Указал на стоящую.
— Вот, пожалуйста. Это ты. Сама видишь, не так ли? Знаешь, мне всегда не давали покоя несколько типов лиц, один из них твой.

…

Открыл другой эстамп (L081) с почти обнаженной женщиной, стоящей возле странного вида мужчины, державшего ее за руку — очевидно, художника, так как в другой руке у него были как будто палитра и кисти.
— Видишь этого отвратительного усатого типа с вьющимися локонами? Это Рембрандт, — сказал Пикассо, указав на изображение с густыми, длинными волосами, круглым воротником, в мятой шляпе. — Или, может, Бальзак; точно сказать не могу. Пожалуй, нечто среднее между ними. В сущности, это неважно. Оба они — единственные, кто не дает мне покоя. Знаешь, каждый человек представляет собой целое семейство.

…

Он открыл еще несколько эстампов. На них были изображены бородатые и бритые мужчины, минотавры, кентавры, похожие на фавнов фигуры и всевозможные женщины. Все были обнаженными или почти обнаженными, и, казалось, разыгрывали какое-то действо из греческой мифологии.
— Художники ведут более упорядоченную жизнь, чем скульпторы. Ты увидишь, что где оргии, там бородачи. Вот такие они, ваятели: в одной руке теплая плоть, холодное шампанское в другой. Можешь не сомневаться, скульпторы находятся в полном контакте с жизнью.

.

— Все это происходит на холмистом острове в Средиземном море, — сказал Пикассо. — Вроде Крита. Там, побережье обитают минотавры, богатые господа острова. Знают, что они чудовища, и живут, как щеголи и дилетанты по всему миру, ведут существование того рода, которое разит декадентством в домах, заполненных произведениями самых модных художников и скульпторов.

.

Любят, чтобы их окружали красивые женщины. Велят местным рыбакам похищать девушек с близлежащих островов. Когда дневная жара спадает, приводят скульпторов и натурщиц на свои вечеринки с музыкой и танцами, и все жадно поглощают моллюсков и шампанское, покуда меланхолия не сменится эйфорией. И вот тогда начинается оргия.

.

Пикассо открыл очередной эстамп (L064), где минотавр стоял на коленях, а гладиатор наносил ему кинжалом coup de gracé. На них из-за барьера взирало множество лиц, главным образом женских.

.

— Нас приучили считать, что появился Тезей и убил минотавра, но он лишь один из многих. Это происходило каждое воскресенье: с материка прибывал юный аттический грек, и когда он убивал минотавра, все женщины ликовали, особенно старые. Минотавр содержит своих женщин в роскоши, но правит страхом, и они рады видеть его убитым.
Теперь Пикассо говорил очень тихо.
— Полюбить минотавра невозможно. Во всяком случае, он так считает. И ему это кажется несправедливым. Потому-то он и устраивает оргии.
…

На следующем эстампе минотавр наблюдал за спящей женщиной (L068).
— Он изучает ее, хочет прочесть ее мысли, — сказал Пикассо, — пытается выяснить, любит ли она его, потому что он чудовище. — Поднял глаза на меня. — Знаешь, женщины до того странные существа, что способны на это. — Снова опустил взгляд на гравюру. — Трудно сказать, хочет ли он разбудить ее или убить.

…

Пикассо перевернул еще несколько эстампов, дошел до белокурой женщины в объятьях скульптора (L038). Рядом с ними находилась изваянная женская голова в профиль, напоминающая несколько его работ, какие я видела в скульптурной мастерский.
— Видишь, скульптор пребывает в некоторой растерянности, — сказал он. — Никак не решит, в какой манере работать. Если обратишь внимание на всевозможные формы, размеры, цвета его натурщиц, то, разумеется, поймешь его замешательство. Он сам не знает, чего хочет. Неудивительно, что стиль у него такой неясный. Как у Бога. Бог, в сущности, неважный художник. Создал жирафа, кошку и слона. Стиля у него, по сути дела, нет. Он просто создает творение за творением. (См. известные высказывания и цитаты Пикассо.) То же самое и с этим скульптором. Сперва он ваяет с натуры; потом берется за абстракцию. И кончает тем, что ласкает натурщиц в постели.

…

Вот, посмотри. — Он ткнул пальцев в натурщицу, стоящую перед сооружением скульптора, словно бы сделанным из кресла стиля рококо, некоторые элементы которого были основаны на формах женского тела (L054). — Кто может делать скульптуру из разного хлама? — спросил Пикассо, усмехаясь. — Он лишен серьезности. Себя, разумеется, он воспринимает очень всерьез: об этом говорит уже тот факт, что он отращивает бороду. И вот еще, — он указал на следующем эстампе на белокурую натурщицу, лежащую в объятьях скульптора, — он обвивает гирляндами ее и свою головы… (L038) — Пригляделся повнимательней. — У нее в волосах, кажется, ломонос, а у него плющ. Мужчины всегда откровеннее женщин!

…

Пикассо перевернул еще один лист (L025). Ваяющий голову скульптор выглядел очень довольным собой. От головы расходились лучи.
— Работая над ней, он убежден, что его создание совершенно гениально.

…

На следующем эстампе скульптор сидел перед своей работой, натурщица — между ним и статуей. (L013)
— Она говорит ему: «Здесь я совершенно непохожа». — Пикассо еще раз взглянул на гравюру, потом на меня. — Ну конечно же, эта натурщица снова ты. Если б я сейчас рисовал твои глаза, то сделал бы их именно такими.

…

…

Еще один эстамп. (L027) Обнаженная натурщица склонялась над развалившимся в кресле скульптором. Ее стройное тело было очерчено несколькими тонкими линиями.
— У него очень безмятежное выражение лица, правда? — сказал Пикассо. — Он преуспел, сделав работу одной чистой линией, и уверен, что нашел нечто. Если скульптура сделана хорошо — формы совершенны, изгибы точны — и, если ты льешь на ее голову воду из кувшина, то вся скульптура должна оказаться мокрой…»

…